С самого утра Серсея ходила, как в воду опущенная, чем, между прочим, выдавала себя с головой. Джейме охотно осадил бы сестру, напомнил бы ей о том, что она не одна здесь осталась, что на ее потерянное выражение пялится добрая половина Винтерфелла, да как бы не всего Севера - казалось, весь Север сосредоточился в одном только месте, у подножия старой полуразрушенной башни, с которой имел неудачу сверзиться не в меру любопытный лорденыш. Поразительно, кстати говоря, как это Север, который раза в полтора больше, чем все остальные королевства вместе взятые, умудрился вот так разом взять и сплотиться вокруг несчастья своего сюзерена. Об этом тоже следовало поразмыслить, если вдруг что-то вскроется, северяне разорвут обоих близнецов Ланнистеров просто-таки голыми руками. Так что лучше бы не вскрылось до их отъезда. А Серсея выдавала себя. И ладно бы только себя, так ведь еще и его, получается, выдавала.
Так вот, Джейме охотно поговорил бы с нею, только вот сестра решила, видимо, что его здесь вовсе нет, так старательно она его избегала. После того, как все трое детей Старого Льва встретились за завтраком, где, собственно, и открылся тот весьма, надо сказать, поганый факт, что старков сын, оказывается, жив - после этого самого завтрака Серсею точно подменили. Если поначалу она просто боялась, то после разговора с Тирионом она вовсе растерялась и начала, кстати говоря, совершать ошибки, одну за другой. А между тем от нее требовалось всего ничего - держать рот на замке и по возможности вести себя так, как будто ничего не случилось. Впрочем, убитая горем Кейтилин Старк наверняка примет замешательство Серсеи за проявление сочувствия, как-никак, Серсея тоже мать... в некотором роде...
Лучше молись, дурак Ланнистер, чтобы Кейтилин Старк подумала именно так. Перспектива быть разоблаченным вовсе его не грела, Роберт хоть и дурак, но скорый на руку дурак, сначала снимет с обоих головы, а потом подумает, а надо ли было. Пока что обоих прелюбодеев выручало еще и то, что Роберт не особенно утруждал себя всеми этими рутинными делами вроде поиска виноватых. Король предпочел насрать сверху на происходящее в доме его старинного друга - на то он и король, его вообще ничьи дела никогда не беспокоят, если только речь не идет о выпивке и шлюхах.
В комнате, отведенной под его покои согласно распоряжению Кейтилин Старк, было тихо и почти темно - серое северное утро обилием света не отличалось, да и окна выходили на теневую сторону; неудобство это ему объяснили тем, что-де замок слишком большой, ночами холодно, а мало-мальски теплых комнат здесь не особенно много. Дурачье. Можно подумать, сира Джейме Ланнистера беспокоило то, насколько в его покоях светло. Лишь бы его в них не трогали, и то хлеб.
Скинув дублет и пояс с ножнами, расслабленно откинувшись на спинку стула, Джейме перелистывал какую-то только что найденную книгу, найденную лишь затем, чтобы скоротать время, пока Серсея разбирается со своими переживаниями. Уже в самом начале книги он поймал себя на том, что не столько читает, сколько бесцельно переворачивает страницы... ему тоже не мешало бы завязать думать о произошедшем в башне. Вон над Серсеей посмеивается, а сам туда же.
Дверь его покоев медленно приоткрылась, точно не желая впускать того, кто стоял за нею.
- Серсея? - Джейме отложил книгу, обернулся, не торопясь вставать.

- Входи, - Джейме поднялся, придвинул второй стул к столу, так, чтобы вздумавшая сесть Мирцелла оказалась лицом к нему, спиною к окну, которое так и хотелось завесить чем-нибудь поплотнее.
Признаться, он был изрядно удивлен, хоть и не показывал своего удивления. Принцессу явно что-то беспокоило, если он вообще хоть сколько-нибудь разбирается в том, что должны думать и чувствовать его дети, и со своим беспокойством она пришла не к матери и не к тому, кого называла отцом, а к нему, и это притом, что Серсея не поощряла ни в каком виде чрезмерного интереса к детям с его, Джейме, стороны. Поначалу он даже пытался полюбить своих детей, которых в силу обстоятельств называл племянниками, однако довольно быстро сообразил, что им от его любви ни холодно, ни жарко, по большому-то счету, особенно, когда рядом их львица-мать. Джоффри тоже сообразил, Томмен был еще слишком мал, чтобы что-то соображать. А вот Мирцелла...
Время от времени Джейме позволял себе кое-какие слабости из разряда тех, что запрещала ему Серсея. Например, проводить время с дочерью, пока мать не видит. Мирцелле, кажется, даже нравилось, несмотря на то, что дядю Тириона она любила все-таки больше, нежели "дядю Джейме". А между прочим, ему не с принцессой бы возиться, а обратить хоть сколько-нибудь внимания на крон-принца, который, с молчаливого согласия Серсеи и равнодушного попустительства своего названого барана-отца обещал вырасти абсолютным ублюдком без мало-мальского представления о чести. Хотя... много ли проку от рассказов о чести, исполненных тем, кого разве ленивый не успел еще обругать Цареубийцей?
Репутацию, пусть даже и такую, следовало беречь. И Джейме берег. Ревностно, что называется, пуще глаза. Еще не хватало, чтобы дети его сестры решили вдруг, что из "дяди Джейме" можно безнаказанно веревки вить.
Как бы то ни было, Джейме хотел бы, чтобы его оставили в покое все, включая сестру и ее детей, которые с самого утра слонялись по замку, как потерянные, не находя себе ни одного пристойного занятия. Джоффри - тот наверняка уже кошек режет, а Томмен, как обычно, всюду слоняется за старшим братом, напоминая тем самым Тириона, когда тому было примерно столько же, сколько Томмену теперь.
Кстати, не мешало бы переговорить с Тирионом. Тот, кажется, нашел-таки со Старками хоть какое-то подобие общего языка. Узнать бы, что говорит мейстер о том, выживет ли мальчишка. Разумеется, в интересах Джейме было бы, чтобы тот не выжил. Да и не выживают после такого падения, он сам слышал, как хрустнули кости.
Если засранец выживет, ему наверняка несладко придется, размышлял Джейме, наблюдая, как Мирцелла робко проходит в комнату и становится у двери, точно не решаясь двигаться дальше. Лорденыш оказался чересчур любопытным говнюком, а ради сохранения их с Серсеей тайны Джейме кому угодно глотку бы перегрыз. Язык ему, что ли, пойти вырвать, или шею свернуть, все равно старков мейстер ни хрена утешительного не говорит, судя по тому, что Кейтилин Старк уже все глаза выплакала...
- Садись, - Джейме указал принцессе на свободный стул, плотно закрыл дверь, не решившись, впрочем, запереть. Он ждал, что Серсея сама к нему явится, все-таки в башне она, кажется, не договорила - впрочем, надеяться было бы глупо. Серсея теперь собственной тени боится. - Почему ты одна? Разве девочки Старков не обещали тебя занять?

Джейме удивленно вскинул брови, едва только принцесса начала говорить. Причем удивление это, что характерно, получилось вполне себе искренним.
Он действительно был поражен тем, как это у Мирцеллы получилось попасть в самую точку. Будто бы она рядом с ним стояла в той башне и даже направила его руку, а теперь вдруг одумалась.
И насчет того "взгляда", о котором она говорила... Как бы этак объяснить восьмилетней девочке, что вовсе он не жалеет, что стал тем, кем стал, что ему никогда и в голову не приходило переживать о каждом, кому посчастливилось напороться на его меч... или вот, как младший Старк, подвернуться под горячую руку. Хотя какое там горячую. Джейме снова вспомнил себя накануне - все, что он сделал, он сделал с совершенно холодной головой.
Джейме хотел, чтобы младший Старк разбился насмерть. И искренне жалел, что тот не разбился.
Ланнистер приблизился, опустился на колени перед болтающимися над полом ногами принцессы в теплых башмачках, обхватил девочку за плечи обеими руками и внимательно заглянул в глаза:
- Послушай. Твоя мать считает, что тебе еще рано знать о таких вещах, но... я не твоя мать, - добавил он, сощурившись, после некоторого молчания. - Я никогда не жалел тех, кого убивал.
В самом деле, если будешь лить слезы по каждому, кого отправил к праотцам, начиная вот с Эйериса или с той швали в Королевском лесу, этак недолго и умом тронуться. В конце концов, она и сама должна понимать. Тот, кого она называет отцом, тоже не гнушался разбивать неугодным головы, пока его самого не начал одолевать страшный противник, именуемый винным мехом. И она, кстати говоря, вовсе по этому поводу не страдала и уж тем более не плакала. А тут поди ж ты. Наверняка решила, что "дядя Джейме" - воплощение всех рыцарских добродетелей, бедная наивная девочка.
- И ты не жалей о тех, кого вздумаешь сжить со свету, - после подобных слов Мирцелла должна была расплакаться еще горше и убежать куда-нибудь подальше, где найти ее возможно будет разве что с собаками. Или вон с волками.
Где-то во дворе, точно по приказу, завыл волк.
Джейме поднялся с пола, взял девочку на руки, все еще содрогающуюся от беззвучного плача, посадил себе на колено, ладонью вытирая слезы с похолодевших щек.
- Я знаю, тебе жаль Брана.
И если хочешь для него милосердия, пожелай ему, чтобы он быстрее помер.
- Только уж не думаешь ли ты, что это я ему помог свалиться? - у Джейме даже получилось улыбнуться, несмотря на то, что на душе было довольно-таки погано. - Если ты так и думаешь - говори, не стесняйся.

- Но если это был кто-то другой... тогда пускай подохнет.
Джейме прижал ее голову к груди, провел ладонью по волосам, задержал руку на макушке - у нее такая же густая золотистая грива, как у ее матери, и вообще она обещает вырасти такой же красавицей, как ее мать... и такой же, Пекло подери, проницательной донельзя, особенно там, где не надо. Все, что произошло в башне, ее, Мирцеллы, не касалось, просто потому, что ей еще слишком рано лезть в подобное, она еще успеет вляпаться и потом только поймет, что основное умение при дворе - выбраться из того, во что вляпался, не запачкав сапог. Мать наверняка ничего не рассказывала ей об этом. Конечно, она же не вскрыла горло своему королю.
И тем не менее - на душе у Джейме было сейчас весьма скверно.
- Незачем тебе так говорить, - произнес он с едва заметной улыбкой, присущей, пожалуй, только ему одному - чему еще сир Джейме научился при дворе, так это улыбаться всякий раз, когда в спину ему шипели "Цареубийца". В спину - потому что еще никому на его памяти не хватало духу подойти и сказать в лицо. Наверное, потому, что опасались - сказанное точно станет вообще последним, что когда-либо доводилось в жизни сотворить. Небезосновательно, кстати говоря, опасались. - Твоей матери это не понравится.
Мирцелла плакала, слезы промочили рубашку на груди Джейме уже настолько, что ткань прилипла к телу.
- Дорогая, - Серсея отчего-то не шла и не шла, значит, можно было позволить себе поиграть немножко в заботливого отца, кем он по сути своей никогда не был. Не всякого, кому случилось однажды удобно пристроить свой член, следует называть отцом - к счастью, Серсея это понимала, правда, здесь, как и везде, бросалась в крайности вплоть до полного запрета на разговоры "дяди" с "племянниками". - Я не знаю, кто это сделал и сделал ли кто-то вообще, - все-таки врать сир Джейме Ланнистер умел, и еще как, даже голос не дрогнул, хотя обманывать родную дочь вообще мало у кого хватило бы духу, - но если бы знал, то сказал бы, клянусь тебе.
Разговор принимал весьма неприятный для Джейме оборот, еще немного, и он должен будет выложить маленькой догадливой принцессе всю подноготную их с Серсеей страсти, считавшейся запретной среди всех, кроме разве них самих - и это притом, что Мирцелла даже толком не знает еще, откуда дети берутся, наверное.
Сир Джейме Ланнистер просто любил свою сестру. Уж как мог, так и любил. Наверное, он должен был чувствовать себя виноватым за то, что не смог побороть влечение к родной сестре, ну так она тоже хороша, ответила ему взаимностью, руки ему развязала - как теперь после этого ее не любить? Как после этого ее не хотеть? И как в таком случае не пытаться любой ценой сохранить их с нею тайну?
- Послушай, - Джейме провел ладонью по ее щекам, вытирая слезы, развернул принцессу к себе лицом, заглянул в опухшие от слез глаза, - может, это действительно вышло случайно? В самом деле, он же мог поскользнуться, да мало ли что еще. Может, в этом действительно никто не виноват, - он поцеловал ее в щеку, надеясь, что хоть как-то сумел ее успокоить.