Кто сказал, что огонь успокаивает? Теон всматривался в то, как языки пламени жадно лизали изрядно просыревшие поленья - лучше дров не было найдено в осажденном замке. Да и зачем? Скоро все должно было закончиться, не обязательно было искать годные сухие дрова для, возможно, последнего камина в его жизни. Со дня на день Винтерфелл был бы взят, а с ним, Принцем, которого прозвали Перевертышем, сделали бы страшное. Даже если бы сейчас он поднял белоснежный флаг и вышел, обезоруженный и с поднятыми руками, знаменуя то, что сдался, сколько бы людей помиловали его, а не предали жуткой смерти, которой он достоин? Уже бы к вечеру над воротами Винтерфелла установили длинную пику, на острие которой красовалась голова Теона Грейджоя, никому не нужного Принца, от которого отказался даже отец, предпочтя ему, сыну и единственному наследнику, эту сучку Ашу, смазливую шлюху, посмевшую так издевательски обойтись с ним в их первую после долгих лет разлуки встречу!
Грейджой буквально вжимался в низкое деревянное кресло, сжимая волчьи головы на подлокотниках до того, что костяшки белели. Волки, волки... Он вырос среди волков, но он был не волком, сколько не пытался доказать всем и самому себе обратное. Его не любили здесь, лишь один Робб относился к нему хорошо, а тот посмел его предать, пытаясь доказать своему длинноволосому папаше Бейлону, что не является "девкой" и "никчемностью". Впрочем, временами в голову Теона закрадывались мыслишки о том, что отец-де прав, что лишь изводило и подстегивало его гордость, и без того вечно задетую и уязвленную. А более всего юного кракена изводила та мысль, что никто, кроме него, не виноват в его бедах, которую он старательно, с истеричным усердием пытался отогнать, изогнуть, вывернуть так, что его вынудили это все сделать. Ха!.. Страшные муки совести, сколько он ни старался, не покидали его ни днем, ни ночью, уже которые сутки подряд лишая его сна, терзая с каждым разом все больше и больше, а спасения не было нигде. Да, пускай тогда были убиты не Бран и Рикон, а сыновья несчастной мельничихи, чьих имен Теон даже не знал, это не приносило облегчения. Для всех на замковой стене висели именно Бран и именно Рикон, а то, что были мертвы не они, знали немногие. Теон да этот... Вонючка. Крупный, взъерошенный, с глазищами навыкате, страшными-страшными и прозрачными, что смотреть порою принцу было в них ужасно и отвратительно. И привычка у того еще была глядеть в ответ так пристально, словно желая проделать в голове дыру. Но как бы то ни было, Вонючка был единственным в этом замке, последним в мире человеком, которому Грейджой мог довериться. Даже наличие смазливой бабы в своей койке не позволяло Теону почувствовать себя чуть менее одиноким, чем сейчас.
Скоро ночь должна была пойти на нет, очередная бессонная ночь, проведенная не в одиночестве, а в компании чувства вины и совести. Именно ночью Теон мучился больше всего, словно все то, что он старательно сдерживал днем, в темноте срывалось с цепи. В такие ночи он думал - быть может, он сумеет заслужить себе прощение, если сдастся и объявит о своем желании отправиться на Стену, где будет защищать жителей Вестероса от того, что находилось за этим барьером? Но тут же взвывало его чувство собственного достоинства. Как он, принц, может надеть черные одежды и жить, трудиться и помереть среди воров, насильников и прочих падших людей, в сторону которых высокопоставленные лорды, как он, даже и не считают нужным посмотреть? Проклятая чертовщина, от которой Теон уже хотел заорать и полезть на стену, но вместо этого так же сидел в кресле, вжав голову в худые плечи, и смотрел со злостью и бешенством на танцующий в камине огонь, медленно и глубоко вдыхая сухой воздух.

Теон уже и не помнил, сколько ночей он не то, чтобы ложился в постель, не смыкал глаз, предаваясь тревожному сну. В последний раз, когда он действительно мог себе позволить поспать в теплой постели винтерфелльского лорда, под мягкими шкурами, Теон отыскал там бабу, которая взбесила юного кракена своими речами. Тогда Кира ушла из кровати (вернее, выбежала с этит очаровательными девичьими слезками на глазах) вся искусанная, в разноцветных засосах и синяках, а самый большой и сильный укус Грейджой, как помнил, оставил на ее аккуратном твердом сосочке, едва ли не откусив нежную плоть. И в ту ночь сон так и не пришел к Принцу, который до утра обнимал свои же плечи, ерзая и кутаясь в черные косматые шкуры, проклиная холод, Север и нестерпимых, отвратительных, трижды ненавистных Старков, из-за которых происходят все беды в его жизни. Старки... Старки. Это звучание, отдававшееся в голове тонким пением существа под именем совесть, злило и бесило, а порой и заставляло сожалеть и страдать. Одно лишь имя дома, пред которым вина Теона безмерна... Что говорить о его проступках перед каждым из членов этого дома?
Несколько суток без сна все же давали знать о себе, несмотря ни на угрызения совести, ни на злость, ни на тяжкие думы. Убаюканный завыванием ветра и треском поленьев в камине, Теон закрыл глаза, окаймленные тяжелыми темными синяками, проваливаясь в бездну сна без видений. Он лишь чувствовал, сомкнув очи, как падает, падает, падает в глубокую темную бездну... но долго отдохнуть ему не приходилось. Из этой поверхностной усталой дремы его выдернул голос того страшного слуги, который совсем некстати вернулся из своей разведки. Вонючка... Открывая глаза, Теон хотел разве что только придушить этого человека, посмевшего вернуться так рано.  Вновь сжав пальцы на резных волчьих головах, молодой человек повернул голову к вошедшему. Снова это лицо... Из всей гаммы выражений лица слуги убитого лорда Дредфорта именно это пугало, настораживало и даже бесило Теона больше всего. Не лицо, а звериная морда с уродливым оскалом из неровных крупных зубов, который до отвратительного прекрасно дополняли выпученные горящие глаза, взлохмаченные волосы и отблески влаги на лице. И сырой запах, которым пропитался Вонючка и который улавливал даже со своего места Теон. Подлинный Вонючка... Ему забавно шло к лицу чье-то дерьмо, в котором он был, когда Грейджой увидал  его впервые. Однако, несмотря на вся свою внешнюю непривлекательность, Вонючка должен был сослужить своему господину хорошую службу и спасти, фактически, его задницу из осажденного Винтерфелла, как он и обещал. Теон еще не знал, какую ловушку заготовили для него...
-Прекрасно, - бросил Грейджой, ощущая на себе взгляд слуги. Такой, будто тот сейчас бросится на него с кинжалом и зарежет, чтобы зажарить куски его мяса на каминном огне и сожрать полусырыми, так, чтобы по губам и подбородку на каменный пол текла кровь. Или, что подходило больше, Вонючка вцепится в горло лорденыша своими кривыми острыми зубами, смыкая челюсти и наслаждаясь потоками крови из рваных ран. Зверь, не человек, одним словом.
-Мне необходимо взять с собой моих людей. Да побольше. Выдвигаемся сейчас, - продолжил он высокомерным тоном, не без труда поднимаясь из кресла и ощущая, как по коленям проходит непрошенная дрожь. С чего бы это? Он обратил взгляд к окну - рассвет должен быть с минуты на минуту... А промедление стоило жизни. И не одной.

Тонкие губы принца-перевертыша скривились в тот момент, когда он услышал лязг дверного засова. Чертов Вонючка, видимо, решил поболтать с ним наедине, а раз уж тот был нацелен на разговор, то не собирался выполнять приказание своего господина. Теон за последнее время, вживаясь в роль руководителя, завоевателя и просто сына, что хочет доказать своему отцу, что не является слабаком и Старком, привык к тому, что его слушались беспрекословно. А этот богомерзкий слуга так и нарывался на то, чтобы прописать ему двадцать пять ударов плетью по голой спине и заднице во дворе Винтерфелла. Для прочего наслаждения Грейджой даже выпорол бы сам этого пугающего человечка, сильно и с замахом. Взгляды господина и слуги пересеклись; Теон даже почувствовал, как по его спине пробирается холодок и начинают ползти непрошенные мурашки. Грейджой дал бы голову на отсечение, что не он первый так реагирует на взгляд Вонючки. Почему-то уверенность в том, что слуга накинется на него, приумножилась, вдобавок ее подчеркивала плотоядная ухмылка мужчины, словно он мнил себя хищным диким зверем, что загнал свою жертву и вот-вот вонзит в нее свои когти. Слава Утонувшему Богу, что тот после упоминания о необходимости взять с собой людей несколько расслабил свои пухлые губы и, к счастью для Теона, прекратил так улыбаться. Однако, Грейджой поймал на себе взгляд, окрашенный несколько по-иному. Вонючка глядел на него так, как некоторое время назад Серсея и Джейме глядели на Брана Старка, когда мейстер объявил о том, что тот не сможет ходить. Жалкий калека, не могущий больше существовать нормально, но которого абсолютно не жаль. Теон и был таким уродцем, инвалидом, разве что только морально. Даже неизвестно, что из этого хуже...
-Избавиться? - переспросил Грейджой, и в его реплике прозвучали явно недовольные нотки. Когда Вонючка резко развернулся на каблуках поношенных сапог, Теон невольно вздрогнул, а сердце от испуга перестукнуло в груди. Интересно, заметил ли слуга это? Принц понадеялся про себя, что нет.
Он замолк, позволяя молодому человеку рассказать свою мысль, и каждая резкая, правдивая, прямая его фраза словно резала Теону по сердцу, изобличая его самые плохие стороны, заставляя вспомнить и пережить заново все те поступки, которые Вонючка назвал так правильно и четко - преступления. Это и не могло быть ни чем иным, как преступлением.
-Да, Вонючка, - голос Грейджоя дрогнул. Совершать ошибки легко, но признавать их, признаваться самому себе в том, что ты тварь и паскуда, а не кто-нибудь еще очень трудно. Практически невозможно. Теон ощущал на своей шкуре это в самой полной мере, которая вообще имеет место быть. Досада брала его, когда Вонючка рассказывал о том, как он общался с его людьми, его верными, как он считал соратниками, а они... "Малек, желторотый птенец чайки". Побрал бы их всех Кракен.
-Изменники. Проклятые изменники! - воскликнул Теон, чья гордость была уязвлена цитатами, что произнес слуга. Пора с этим что-то делать. И ему не к кому было идти за помощью. Отец отрекся бы тогда от него, сестра бы лишь звонко и громко, как на пиру в Пайке, посмеялась бы над ним, а кругом оставались лишь люди, что считают его преступником, паскудой и желают смерти. Некому было верить... Кроме Вонючки. Ироничное совпадение. Кракен от отчаяния даже и не думал сомневаться в этом зверочеловеке, ведь выхода у него, по сути, иного не было, а слова о тех людях, что он привел и что будут верны ему, Теону, прельстили юного принца. Пусть будет так.
У Грейджоя даже перехватило дыхание, когда слуга, резко оторвавшись от окна, подскочил к нему. Хочется-не хочется - пора. Иначе, как и говорил Вонючка, пики над воротами будут украшены их головами.
-Идем, вот только... Что делать с ними? - спросил, совсем отчаявшись, Теон, имея в виду тех железнорожденных, что населяли и защищали Винтерфелл от осады тех, кто жил в нем раньше. Снова он полагался на своего Вонючку, и снова надеялся на то, что он поможет.

Чем-то сейчас его верный слуга напомнил малое дите. Аша в детстве тоже так пару раз крутилась перед отцом, испытывая подъем духа. Чему радовался Вонючка, глаза которого горели так, словно вместо мозга в его голове были зажженные свечи? Пес его знает. Теон слишком устал и отчаялся, чтобы еще и разбираться в этих придурковатых улыбках мокрого слуги, от которого так и разило гнилью и сыростью. Ну подлинный Вонючка, Грейджой не раз уже это подмечал. Когда тот, сделав оборот вокруг своей оси на каблуках, вернулся на свое место, Теон шуганулся и отшатнулся от эмоционального молодого человека.
-Мы сожжем тут всех! - прокричал Вонючка так, будто был в роли глашатая и объявлял о начале турнира или свадьбе высокопоставленных лиц. По крайней мере, Теону показалось, что слуга просто таки жаждет взять факел и спалить все здесь к чертям собачьим... а, впрочем, этот дикий человек прав, предложив свой вариант. Это был превосходный выход, и Грейджой, несмотря на то, что оторопел от взгляда вытаращенных прозрачных глаз, что грозились прямо таки вывалиться из орбит, смог выдавить из себя кривую улыбку одобрения.
-Ты прав, - произнес Теон, сделав, на всякий случай, шаг назад от слуги. Черт возьми, этот малый был самым настоящим ангелом-хранителем, и Грейджой сам не замечал, как от полной безысходности готов верить любому слову, делать то, что тот предложит... Слуга обретал постепенно власть над своим хозяином, и кто знал, как еще долго милорд останется милордом, а прислуга - прислугой.
Принц не ожидал, что этот человечишко схватит его за руку и потащит куда-то. По-серьезному, прислуге, что вот таким наглым образом осмелилась коснуться своего хозяина, отрубали руку, если не убивали тут же, на месте, но Теону сейчас было слишком не до того, чтобы вообще думать о субординации и о том, что Вонючка переходил все возможные рамки. Лишь бы спастись отсюда, подобно крысе с тонущего корабля. Когда-нибудь потом Теон, возможно, подумает о том, что поступал сейчас подобно вышеназванному животному, но сейчас, когда перед ним маячила спина ведущего его к спасению мужчины, а пальцы их сплетались сами собой, в голове стучала только одна мысль - спастись, спастись, проклятье, спастись!
Их и вправду никто не заметил. Слуга вел Грейджоя окольными путями, и, осматриваясь, Теон видел сквозь узкие окна, как вдалеке, у ворот, толпятся люди, а солдаты стоят на стенах, защищая Винтерфелл от неприятелей. Как жаль, что скоро их всех не станет. Одних уничтожит огонь, а другие падут при штурме замка, когда станет ясно, что все кончено. А все по милости одного выскочки, который сделался единственным сыном и наследником по какому-то Божьему недоразумению, а, может быть, и злой шутке. В последний раз он шел по темным коридорам замка, освещаемым факелами... ах да, факелы! По пути Теон выхватил из держателя один факел, который должен был пригодиться.
Они вышли в пустынный двор; край облаков далеко на востоке начинал светлеть, вставало, наконец, солнце, знаменуя собой новый день. Грейджой, сжимая пальцы Вонючки, все так же послушно плелся следом за ним, ежась от холода. "Зима близко", говорил Эддард и сотни его предшественников. Сейчас это ощущалось как нельзя точно. На пути беглецов возник сеновал, который находился словно специально рядом с деревянными постройками.
-Стой, - даже не приказал, а попросил Теон, когда они поравнялись с этой огромной кучей прелого сена. Кракен взглянул на факел в своих руках, глубоко вздохнул и, не дав себе времени на лишние раздумья, швырнул его в сеновал. Занялось пламя, которое в самом скором времени уничтожило бы практически все здесь.
-Куда дальше?

Где-то за спиной трещали деревянные постройки, слышался грохот обваливающихся перекладин и досок, а животные, которые, как и люди, не хотели умирать, хором орали не своими глазами, мечась в своих клетках и загонах. Настоящее седьмое пекло... Собаки выли и грызли железные прутья клеток, которые должны были стать последним пристанищем для преданных животных. Огонь не пощадил даже курятник, Теон краем глаза видел, как по двору побежали курицы и петухи с подпаленными хвостами и крыльями, а у некоторых птиц и вовсе горели перья на теле. Вдалеке заорали люди: "Пожар, пожар!", наверняка с отчаянием глядя на то, как в рассветное небо поднимаются языки пламени и чадит густой дым, затмевая свет встающего солнца. Все шло к финалу, финалу, что учинил сам Теон и с мастерским умением все угробил. Нужно было очень постараться, чтобы наделать то, что наделал он.
Грейджой, что своими руками сейчас толкал в сырые могилы в северной земле не один десяток людей, мелко дрожал, стараясь не подавать виду. Дом, заменивший отчий, горел сейчас по его вине, и огонь этого огромного костровища отражался в огромных глазах Вонючки, делая того воистине похожим на Неведомого, которого так боятся приверженцы семибожия. В этом уродливом зверском облике было даже что-то прекрасное, завораживающее, но неуловимое. Теон был шокирован происходящим вокруг настолько, что даже не посмел сопротивляться, когда Вонючка притянул его за плечи к себе.
-Веди уже, - бросил Грейджой в ответ ему, но не успел он договорить, как пухлые пальцы слуги практически коснулись его шеи. Что это было? Теон так и не смог понять, лишь напряг шею и посмотрел в его горящие глаза взглядом забитым и измученным, словно разрешая довершить начатое. Вслух бы он этого никогда не произнес, но самым лучшим выходом из сложившейся ситуации была смерть такая, какую он заслужил, словно домашнее животное, от рук слуги, низкая и бесславная. Но, не дав Принцу опомниться, Вонючка вновь стиснул его пальцы своими до боли и потянул за собой, в подземелье. Это было одно из самых нелюбимых мест парня, когда тот еще был сопливым юнцом - любившему тепло и свет, Грейджоя вовсе не прельщала сырость, тьма и гнилостный смрад, что ощущался здесь практически всегда, а сейчас - особенно. Пальцы, сжимающие всунутый в них факел, коченели с каждой минутой, когда другие согревались теплом руки слуги.
-Мы будем здесь задерживаться из-за какой-то девки?! - возмутился Теон даже тогда, когда свет пламени выхватил из сырой тьмы лицо несчастной, что закатила в момент смерти свои глаза так, что видны были лишь белки. Да, это, несомненно, была одна из тех сучек, с которыми он ласкался в койке лорда, но горевать, а тем более пытаться выяснить причину ее смерти ему было сейчас не нужно. Нужно было выбираться отсюда скорее, а не сопли на кулак наматывать. Девкой больше, девкой меньше... Однако, когда Вонючка потянул его вниз, Грейджой таки сел перед ней на колени, словно оказывая последнюю почесть и упуская последнюю возможность действительно спастись, немилосердно обманутый слугой.
-Какого хера ты творишь? - причмокнув, спросил недовольно Теон, когда подчиненный лобызался с этой девушкой. От этого зрелища его едва ли не вывернуло, но принц нашел в себе силы сдержаться. Ответа он так и не получил.
Скривившись от боли в плече, что нанес ему Вонючка, Грейджой встал на ноги. Ему не хотелось держать того за руку после увиденного, но слуга снова потянул его за собой, увлекая окончательно в расставленные им сети. И Теон, искренне веря, что увидит в конце сырого тоннеля, с потолка которого капала вода, свободу, добровольно шел за ним, не подозревая ничего.
Все закончилось слишком быстро.
Впереди уже мерцал слабый свет, а на губах Грейджоя заиграла улыбка, которую можно даже назвать счастливой. Еще немного, еще немножечко и... Вонючка остановился слишком резко перед самым выходом из тоннеля, который прикрывали пучки плюща, обращая свое ликующее лицо на Теона. Последний даже не понял, что произошло, когда слуга сжал пальцы на его горле и без жалости приложил о каменную стену тоннеля, на которой остались капли крови от ссадин. Толчок, резкая боль и все... Тяжелая, тягучая, болезненная тьма.

Этот день начался очень резко, неожиданно... и мокро. А может и не день вовсе, а ночь или вечер, это погоды не делало. Особо внимание на то, что за окном, не обращаешь, когда по твоей роже и туше стекают потоки ледяной воды, голова раскалывается так, будто ты ей вчера забивал гвозди, а твоя промокшая туша, идиотски растопырив конечности, висит на андреевском кресте и ты примотан так, что выбраться отсюдова не можешь. Разлепив без особой охоты покрасневшие глаза, Теон попытался понять, что в принципе произошло, но тут ответ пришел сам собой вместе с голосом проклятущего Вонючки. Эта мразь, с абсолютно мерзкой улыбкой, приветствовала его, не преминув возможность назвать уродом. "Сам урод", кольнула Грейджоя мыслишка, которую он не озвучил просто потому, что в горле пересохло. Взгляд бывшего слуги, когда тот разглядывал тело Теона, напомнил пленнику собственный взгляд, который он обращал на шлюшек в борделях, прежде чем поиметь их.
-Я и есть лорд! - ответил кракен, сам не осознавая, как это по-идиотски сейчас звучало. Ладно бы он пищал это в Винтерфелле или на Железных островах, но не примотанным к кресту, как дурак. Это было так же, если бы какой-нибудь конюх начал размахивать руками и вопить, что он лорд или король. Смех Вонючки быстро согнал всю спесь с парня, настолько он был отвратителен, а запах прошлого обеда изо рта давал поистине мощное сочетание, Теон даже поморщился. Одновременно с чувством отвращения Грейджой испытывал чувство полнейшего непонимания: что вообще тут произошло? И какого...
Вонючка подхватил со стола нож, блеснувший жирными следами от ветчины на своем лезвии, остром, словно бритва цирюльника. Когда тот помахал этим ножом перед носом Теона, едва ли не задев кончик, пленный беспомощно вжался в крест, ощущая, как по телу проходит первая волна боязно-стыдливой дрожи, а дыхание перебивается. Как барашек на забой, честное слово. Не показываешь ножа и гладишь его - он спокоен и ласков, а стоит только в руке блеснуть лезвию, как он начинает волноваться и даже при должной сноровке может убежать. Правда, теперь у Грейджоя возможности сбежать не было, впрочем, по его собственной вине. Доверяй всяким Вонючкам...
-Ты, дрянь!! - яростно воскликнул Теон, тряхнув смоляными волосами, когда слуга, ловко  перехватив нож, стал разрезать его одежду. Дорогую, между прочим, одежду - одна вышивка золотистым бисером на груди в виде его гербового зверя чего стоила! А про шелк и замшу, которые быстро пали под лезвием ножа ублюдка, и говорить не приходилось.
-Эта одежда стоила больше, чем твоя жизнь, ты, Вонючка! - не унимался Грейджой, наблюдая за тем, как противный отморозок буквально сдирает с его тела последние жалкие лоскуты, которые были уютными подштанниками. Ему-то было абсолютно плевать на хозяев домика, которых прирезали, как свиней, поэтому он даже не взглянул в их сторону.
-Не трожь меня! - с истеричными нотками в голосе Теон пытался приказать слуге, едва ли понимая, что уже не имеет ни над ним, ни над всей этой ситуацией ни капли власти. Он теперь не был хозяином... вернее, не он теперь был хозяином. Дикий, омерзительный смех Вонючки так и отдавался в ушах, а скривившиеся в отвращении губы никак не могли расслабиться, покуда слуга держал нож у мужского достоинства Теона.
Болезненный высокий крик вырвался изо рта Грейджоя, когда садист со всей дури саданул ему ногой в тяжелом сапоге прямо по самому чувствительному месту. Тушка, рефлекторно пытающаяся сжаться в комочек и зажать руки между бедер, лишь смешно задергалась на кресте, а веревки больно впились в затекшие конечности. Будь Теон на месте Вонючки, он бы тоже поржал над таким придурком в корчах, но сейчас ему было вовсе не до смеха, даже глаза заслезились. Перетерпевая боль в причинном месте, Грейджой не услышал толком, что там болтает слуга. Что-то про жалость и про жабу...
-За что? - спросил сорвавшимся голосом пленник, поднимая глаза, полные непрошенных пресных слезок на мучителя. Вряд ли тот услышал это тихое мямленье, раз продолжил развивать тему каких-то склизских земноводных. Задержав дыхание, Теон проследил за тем, как скользил нож Вонючки по напрягшемуся животу, разрезая смуглую безупречную кожу. С испугом Грейджой взглянул на слугу, когда тот начал нести какую-то проклятую околесицу про родинки, и, как оказалось, неспроста. Лезвие подковырнуло коричневое пятнышко, заставив снова содрогнуться, запрокинуть голову и взвыть, словно побитый пес.
-Кто ты, тварь?! - завопил Теон, когда нож, наконец, отстранился от его изувеченной родинки, оставив после себя кровавую рытвину и боль, словно это место прижгли каленым железом. Пленник, по лицу которого катились холодные капельки пота, ошарашенно взглянул на слугу, скалящегося, как пес. Тело Грейджоя содрогалось, будто от долгих рыданий. Он сдался слишком рано.
-Что тебе нужно от меня?! Я все дам, что попросишь, все скажу... Только не надо, умоляю!

Легкий тычок ножом в бочину отозвался еще одной волной боли, от которой Теон, изрядно взмокший и запуганный, засипел и тихо что-то проскулил бессвязное. Глаза, которыми парень неотрывно пялился на своего мучителя, готовы были буквально из орбит вывалиться, так Грейджой их выпучивал. И не моргал, словно ошалелый блохастый кошак.
-Да кто же ты, мудила?! - прохрипел пленник в спину Вонючки и получил в ответ только одно лишь "Заткнись". Что ж, не в его положении сейчас продолжать вопить и требовать от пучеглазого ублюдка правды. Если мразь соврала в первый раз, пообещав спасение, почему сейчас она должна выдать всю подноготную, ответив принцу честно и правдиво? У слуги не было ни одной причины говорить о своих личности, целях и намерениях растянутому на кресте парню, и Теон это понимал, да все равно продолжал на что-то надеяться. Глупость так быстро не уходит от людей.
Вонючка вытащил из своих карманов какую-то занимательную фигнотень, которая на поверку оказалась каким-то красно-коричневым снадобьем во флакончике, консистенцией похожей на сопли, только вот цвет неподходящий. Он показывал его пленнику, словно этот флакончик был на самом деле заполнен крошечными алмазами, которые стоили целое состояние и которые слуга откопал в каком-то дерьме - таким восторженным показалось его лицо Теону, впавшему в полное недоумение. А когда молодой человек заявил, сидя за столом и поигрывая флакончиком в пальцах, что это яд, то Грейджой даже приоткрыл рот в шоке. Неужели сейчас эта дрянь окажется в его глотке и он подохнет, дергаясь на кресте и извергая потоки пены изо рта, когда все его внутренности пронзит невыносимая боль? Не о такой смерти мечтал принц... Явно не о такой. К счастью (но на самом-то деле - к сокрушительному несчастью) мучитель обнадежил Теона: это предназначалось не для того, чтобы его отравить. Вонючка задумал нечто другое.
-Опыты? - жалобно просипел кракен, наблюдая за тем, что творит слуга. "Да он псих!", пронеслось в голове Теона, когда Вонючка сделал на себе разрез. То, о чем подозревал принц с самого первого дня их странного знакомства, окончательно подтвердилось. Грейджой учуял в сыром запахе помещения легкую клубничную нотку, исходившую не иначе как от флакона. "Псих" подтвердил его догадки. С несказанным офонарением парень следил, как Вонючка, обмакнув палец в эту липкую ароматную смесь, не пробует ее на язык... а втирает в нанесенную себе рану, отчего та делается какого-то грязного, едва ли не черного цвета. Ничего хорошего это не сулило. Даже не имевший мейстерского образования Теон это понимал.
Эффект то снадобье, что втер в рану Вонючка, дало достаточно быстро - впрочем, Грейджой даже и не понял это. Этот человек был на голову ушибленным, поэтому от него вполне могло ожидаться то, что он засмеется смехом, да таким заливистым и громким, как у ребятенка малого. Однако, недолго он угорал на стуле. Теон, совершенно потеряв контроль над своим телом, крупно задрожал, глядя на то, как к нему подбирается это лохматое вонючее существо, в голос смеющееся и сжимающее в руке нож. А глаза чего стоили... Страх господень, да и только.
-Не надо, пожалуйста! - собрав оставшиеся силы, хрипло заверещал кракен, когда пухлые пальцы Вонючки сжали, как тиски, его сосок. Будто мучитель его послушается. Как бы не так...
От испуга Теон не слышал даже, какую околесицу несет этот человек. Бородавки, хрень какая-то... Важнее было то, что он творил. А творил страшное. Грейджой, запрокинув голову, зашелся в диком крике боли, когда сталь поцеловала его темную плоть, отделяя ее от остального тела. В запястья и лодыжки больно-пребольно впились веревки, наверняка и натертые конечности сочились кровью. Садист нарочно делал все медленно, играясь, чтобы не дать Теону возможности испытать боль меньшую, чем он мог бы испытать в принципе. Перед глазами плясало и содрогалось кровавое марево, когда молодой человек махал перед его рожей отрезанным соском. Щекотя, по груди и животу потекла кровь, смешиваясь с той струйкой, что осталась от предыдущей "операции", произведенной "врачевателем".
Когда, наконец, Вонючка отошел от него, пленник бессильно опустил голову, прикрывая глаза и повисая на собственных путах. Грейджой уже не был в состоянии слушать то, что болтает там этот дурак, возившийся у печи.

К запаху неведомой дряни примешался легчайший, едва уловимый аромат жареного мяса. Теон, отличавшийся неплохим нюхом, учуял его сквозь запахи крови, пота и боли. Долгую передышку слуга ему не позволил, снова подойдя к нему. На этот раз - с дымящимся и скукоженным комочком плоти на острие охотничьего ножа, с которого все еще сочилась розоватая жидкость. Даже дожарить не удосужился, паскуда... Тело Грейджоя заметно содрогнулось, когда его мучитель под действием клубничной гадости вновь заржал, да так громко, что Теону показалось, будто слуга здесь не один. Словно минимум трое таких придурков, как Вонючка, сейчас стояли перед ним и бешено угорали, аж в ушах оставалось противное эхо.
Когда вражина начала тыкать принцу в лицо своим шедевром кулинарного мастерства, Грейджоя едва ли не вывернуло тут же, он еле-еле сумел сдержать рвотный позыв, хоть особо блевать было и нечем. Глухо издав звук, похожий на уханье, Теон попытался отстраниться от куска своего же тела, но не тут-то было. Слуга с остекленевшими глазами, гораздо более пугающими, чем до этого, стал беспорядочно тыкать в влажную от испарины рожу Грейджоя, которому только и оставалось что делать, как зажмуриться и что-то верещать да скулить, надеясь, что острый нож не заденет глаз. С красивым, прежде смазливым и милым личиком принц мог попрощаться надолго - ровная смуглая кожа была иссечена лезвием, а раны, некоторые из которых были достаточно глубокими, чтобы оставить после себя шрам, сочились кровью. На губу вообще было жалко смотреть - в попытках "накормить" Теона нежная плоть пострадала больше всего.
Поддавшись страху и малодушию, молодой человек не сумел заставить себя открыть глаза даже тогда, когда стало ясно, что с этим кровавым развлечением было покончено. Пленник трясся на кресте, как осиновый листочек на осеннем ветру, пронизывающим до самых-самых костей, не решаясь вновь заглянуть в глаза своему страху, своим боли и отчаянию, своему разочарованию и своей смерти, не скорой ни в каком случае, но точно мучительной. Против этого человеко-зверя не поможет ничто, даже сами боги не в состоянии его остановить - именно это понял Теон. Возможно, он преувеличивал, но откуда же взять рассудительности и уверенности, будучи примотанным к кресту и истекая кровью в окружении трупов невинных людей? Верно. Надо было быть полным придурком, исполненным самоуверенности, но Грейджой совсем немного не дотянул до этой планки, едва ли коснувшись ее.
-Отец? - услышал Теон и, чувствуя, как сладко заныла слепая безосновательная надежда на спасение, приоткрыл один глаз. Все, что угодно... Абсолютно все, что угодно принц возжелал увидеть сейчас, кроме того, что видел на самом деле перед собой. Кого угодно, хоть ангелов небесных, хоть Робба Старка, хоть самого Неведомого, но не этого вшивого ирода, который почему-то, глядя пугающе сквозь Грейджоя, пятился и жался, словно собачонка перед своим хозяином, нашкодив и ожидая наказания. Через промежуток времени слуга снова отозвался - будто отвечал на что-то... Истинный псих. Теона захлестнул ужас, когда лицо Вонючки исказила гримаса нервного тика, а его тело пронзила дрожь. Что это значило? И что придет в голову сумасшедшего дальше? Пленник не знал. И эта безызвестность пугала больше всего, ни на секунду не позволяя расслабиться.
- Я твой единственный сын, даже если тебе блевать от этого хочется! И я сделаю всё ради нашей семьи! Я Болтон! - не унимался никак слуга, исходясь истошным воплем, в котором запросто угадывались нотки истерики. В воспаленном болью мозгу Теона начала выстраиваться сбивчивая, но логичная цепочка. Болтон... Он видел Русе Болтона, и видел даже не один раз за все свое время пребывания у Старков в плену-воспитании. Когда-то еще давным-давно вассал Хранителей Севера приезжал к Нэду Старку в Винтерфелл. Тогда еще Грейджой был сопливым детенышем кракена и почему-то даже напугался его, человека, разодетого в розовые оттенки, словно девица, с лицом, больше похожим на мраморную посмертную маску со вставленными в нее стекляшками-прозрачными глазами. Помнится еще в тот год, когда Теон отмечал свои восемнадцатые именины, Нэд Старк поделился со старшими сыновьями и ним вестью о том, что в Дредфорте скоропостижно скончался единственный законный наследник Русе, которого как раз звали Домериком. После он, конечно, слышал что-то про то, что вытворяет где-то там, далеко, бастард лорда Болтона, но всем было плевать - проблемы Дредфорта не проблемы всего Севера, куда важнее приближение лютой зимы. Как-то, опрокинув эля, Теон даже бахвалился перед Роббом, что надерет задницу и лорду-пиявочной девице, и безвестному его байстрюку, наводившего шороху, но теперь, когда хвастун понял, у кого он сейчас оказался, кровь в его жилах застыла и, кажется, даже из ран перестала течь так быстро, как до этого. Даже имя этого кровавого чудовища пришло на ум - Рамси...
Настроение бастарда переменилось столь же резко, как погода осенью. Теперь его рожу украшала дикая улыбка, а и без того красные щеки сделались почти что пунцовыми. Это зрелище заставило Грейджоя затаить дыхание.
— Я твой сын. Твой сын! - только и услышал Теон перед тем, как мир ограничился болью, ударами, искрами из глаз и собственными беспомощными воплями. "Нет!", успел он, правда, вскрикнуть, перед началом избиения, но будто бы это помогло. Вскоре лицо сделалось месивом ран, ссадин и страшных гематом, рот наполнился кровью от разбитых губ, раздраконенных десен и прикушенного языка, шатались несколько зубов, а звуки воспринимались теперь, словно на голову напялили ведро.
Как оказалось, удары - это еще не самое страшное, что могло случиться с пленником Рамси Сноу, пора бы это было уже понять.
-Я чту наши традиции, отец, - прозвучало над ухом Грейджоя, будто приговор. Какие традиции могут быть у тех, кто носит на своем гербе человека, лишенного не по своей воле кожи? Ясно дело - шкуродерские...
Вопить уже не было сил, хотя хотелось, еще как хотелось! Но из груди измученного вырывались лишь только жалобные хрипы, а иногда пугающее бульканье крови, смешанной со слюнями и соплями. Кожа (вернее, обнажившийся слой поверхностных мышц плеча) горела так, будто бастард орудовал не ножом, а высыпал на тело горячие угольки и со всех сил прижимал их к Теону. Пленник, лишенный куска покровов, издерганный и ослабший, даже не понял, что пытка закончилась. Только противное громкое хлюпанье упавшей тушки Рамси знаменовало это.
Мучитель снова что-то говорил. Не кричал, не издевался, просто рассказывал... Как другу. Даже прижался к пленнику, впрочем, снова причинив боль, когда решил, видимо, что обнаженная мышца походит на губку, которую можно сжать и пойдет кровь. Сознание с трудом выхватывало отдельные слова - "друзья", мат, "не предашь"... Перед тем, как вновь окунуться в бессознательное небытие, Грейджой только и смог, что покачать головой в неясном жесте.

Сон (если это состояние вообще можно так назвать), хоть и бывший достаточно долгим, не принес ни капли отдыха, напротив - после него Теон, с трудом разлепивший заплывшие глаза, почувствовал себя куда хуже, чем во время вчерашней (и вчерашей ли?) экзекуции. Болело исключительно все. Даже те места, в которых болеть было, в общем-то, нечему. Когда Грейджой еще гулял на свободе, он и не подозревал у себя о наличии тех мышц и связок, которые сейчас буквально горели от тупой боли, а, стоило пошевелиться, отдавались болью еще сильнее. Одна только голова вкупе с едва ли не вывихнутой нижней челюстью давали такой феерический концерт боли, что Теон готов был взвыть, если бы только у него были на это силы. Легкие жгло, а во рту стоял дивный вкус собственной кровищи, от которого сводило пустой желудок. Было бы чем, Грейджой сейчас знатно проблевался бы, но приходилось избавляться от дурного вкуса как-то по другому. Опустив голову, Теон стал цедить сквозь шатающиеся зубы слюну, сплевывая ее, розоватую, на пол, где она смешивалась с засохшей кровью - чьей, не разберешь, и еще каким-то дерьмищем.
Занимаясь этим поистине интеллектуальным делом, Грейджой услышал скрип двери и шаги. Ему было страшно, очень страшно поднимать голову, чтобы увидеть там этого болтонского неувязка, его страшные выпученные глаза и придурошную улыбку, хотя Теон искренне понадеялся, что эта тварь издохла после того, как вчера втерла себе клубничную дрянь в рану. Но это был не Рамси - найдя в себе силы поднять бошку, Грейджой различил в вошедшем какого-то долговязого придурка со сломанным носом и торчащим зубом, который копошился в своей ширинке, пытаясь ее завязать.
-Хозяин сказал развлечь тебя, - гулким голосом сказал гость, по-дебильному улыбаясь и хмыкая. Отчего-то Грейджою показалось, что его улыбка скорее нервная, чем выражающая какой-то позитив.
Следующие часы Теон провел почти что так же, как и вчерашние сутки. Его били, шпыняли и пару раз ткнули тупым ножом, но чувствовалось, что это что-то не то. Слуга, или кто там этот шкет приходился Рамси, делал все нехотя, вполсилы, еле-еле, зная, кто сейчас висит перед ним на кресте. И зная, какое наказание его будет ждать в том случае, если его изловят. Таким простакам, как Лутон, только и хочется, чтоб зад свой спасти в случае чего, никакой надежды на таких пройдох. Но скоро это все прекратилось...
Дверь снова скрипнула, впуская в себя истинного хозяина этого помещения и всех мытарств, творившихся внутри. Головорез, кивнув своей вшивой головой, чуть ли не бегом свалил из домика. Теон только и мог сейчас мечтать оказаться на его месте, чтобы ускакать так же подальше от Рамси, но ему оставалось лишь вжаться в крест и испуганно пялиться на своего мучителя. Тот снова нес какую-то придурковатую фигню и называл Теона Пиздюком. Последний Пиздюком себя не считал, но не собирался перечить, чтобы не получить по роже лишний раз. И тут случилось то, чего Грейджой совершенно не ожидал. Байстрюк стал торопиво развязывать те веревки, которыми жертва была примотана к кресту. Крайне удивленный, Теон даже и не понял, что это не благодать. Совсем не благодать. И что вообще не стоит ничего благодатного ждать от этого болтонского ушлепка.
Его туша гулко шлепнулась на пол, будто мешок отборной редьки или, на худой конец, морквы. Руки и ноги, затекшие за сутки висения на кресте, не слушались бедолагу, который сейчас был не мобильнее какого-то червяка в навозной куче. Только вот червяка не обдирают и не пинают так, как сейчас, едва ли не переломав парочку ребрышек. Червяков вообще не обижают, они полезные создания, в отличие от корячащихся в ногах своего господина глупых кракенов.
Теон глазами, влажными от непрошенных слез, глядел на Рамси, улыбающегося, который держал его за волосы. Такая безмятежная улыбка... Грейджой даже не ожидал, что ему по роже снова заедут сильной рукой, а из десны от точного удара едва ли не посыплются зубы и осколки наиболее стойких их собратьев, а рот снова наполнится кровью с противными сгустками. Он приоткрыл свой рот, словно дурачок на ярмарке, и из уголков потекли слюнки, окрашенные в стойкий алый цвет. Стоило только плюнуть, как на полу оказались зубы. Расставаться с ними, такими белоснежными и красивыми, было очень жалко. Теон любил свою улыбку, которая не раз помогала очаровывать ему всяких девах разного роду и сословия.
Хныкая от боли, Грейджой сначала и не понял, на кой черт бастард развязывал веревочки на своих штанах. Только когда он заставил его подняться на четвереньки, что с ослабшими трясущимися конечностями удавалось с трудом, Теон подумал, что сейчас тот его отдерет, как последнюю шлюху в задницу, но у Рамси были другие планы. Грейджой мог бы даже поблагодарить его за это.
Член во рту не вызывал ровным счетом ничего, кроме отвращения и сводящих все внутри приступов рвотного рефлекса. Горячая плоть, пока что медленно входящая в окровавленную пасть Грейджоя, вдобавок шатала двойным чудом не выпавшие из десен зубы, принося не только удушье, но еще и вспышки боли. Раньше-то Теон думал, даже не так - был полностью уверен в том, что девкам, которые ублажали его своими алыми губками и влажным ротиком, это доставляло удовольствие, зато теперь он понял, насколько, черт подери, он ошибался. А бастарду, будь он проклят, это доставляло, судя по глазам, безумное удовольствие, даже глаза свои прикрыл.
Тем временем Сноу ускорял свои движения, с каждым из которых Теону становилось все труднее дышать, а всего его мутило ужасно. Отвратительное ведь чувство испытываешь, когда хочешь плакать, блевать и сдохнуть одновременно, а конца края этому не было видно. Грейджой судорожно вцепился одной рукой в бедро Рамси, когда его мокрая от пота голова закружилась от недостатка кислорода. А потом, когда в очередной раз бастард вогнал свой член в его глотку и Теон уткнулся носом в растительность на паху мучителя, несчастный почувствовал, как горько-соленая жидкость заливает его рот и попадает в пищевод, отчего едва ли не опорожнил свой желудок прямо на брюхо и засаленные штаны молодого человека. На этот раз пока все. Рамси даже снисходительно дал ему возможность сплюнуть свое непроглоченное семя, перемешанное с кровью, густую розовую дрянь с комками. Грейджой даже невольно подумал о том, что цвет этой жижи совсем такой же, как и фон на гербе Болтонов, чьим бастардом и являлся этот шкет. В любой другой ситуации Теон громко и заливисто заржал бы над этим сравнением, но сейчас ему просто хотелось рыдать от отвращения и прочего, что он и принялся делать на потеху Рамси. Слезы сами просились на выход, и Грейджой никак не мог успокоиться, заходясь практически в истерике даже тогда, когда его двое крепких юношей, среди которых был уже знакомый Лутон, приматывали его обратно к паршивому кресту.

Двое бастардовых подметок приматывали Теона обратно к кресту, который он уже успел изрядно возненавидеть, но больше пленнику доставляли неудобства веревки, скользкие и мокрые от его же собственных крови и пота, стянувшие запястья точно там, где и в прошлый раз, перекрывая натертые до ран места. Сам же проклятый байстрюк куда-то свалил - Грейджой искренне понадеялся, что надолго, но сейчас были не его именины и даже не Рождество, чтобы судьба приподнесла ему такой, надо сказать, щедрый подарок. Юному, прекрасному принцу Железных Островов до этого часто благоволила удача, жизнь преподносила подарки, но когда-нибудь везение заканчивается. Жалко только, что в самый неподходящий момент.
Видимо, Рамси было не сахарно сейчас - даже в полутьме домика, которую разгонял жалкий факел, было заметно, что ему хреново, даже солому из волос не до конца вычесал, грязнуля. Большинство бастардов не были похожи на своих высокородных отцов и матерей, лишенные зачастую всяческих манер. Определенно, если бы Теон увидел этого нечесаного замарашку, он никогда бы не признал в нем кровь Русе Болтона. Грейджой на свою радость не видел его часто, но помнил, что лорд-пиявка не тот человек, который потерпел бы на своем теле и одежде какие-либо изъяны. Даже на лице у него не было ни морщиночки, ни родинки, а насчет причесанных вороных волос и аккуратного шмотья говорить не приходилось. Даже сапоги у этого чистоплюя были всегда, как помнил Теон, вычищены. Рамси по сравнению с ним казался не то, что гадким утенком - ощипанным, замаранным цыпленком со своей засаленной одеждой, извазюканной в кровище и еще каком-то дерьме, паклей вместо волос и не самым приятным запашком. Только и похожи отец с сыном были, что глазами, да и то Сноу таращил их так, словно тужился вечно.
Пронаблюдав за тем, как Сноу вытворяет с баночкой клубничного зелья то же самое, что и, предполагаемо, вчера, Теон понял, что сердце у него уходит в пятки. Морда его, избитая и опухшая, была самым главным свидетелем (и потерпевшим одновременно) того, что делает бастард после этой хренотени во флакончике, а продолжения "банкета" пленнику вовсе не хотелось. А кто хотел бы, чтобы его избил какой-то паршивый светлоглазый наркоман? Бьюсь о заклад, никто.
Плач никак не унимался. Вернее, кое-как Теон его мог сдерживать, поэтому он больше напоминал сейчас жалкое, отвратительное хныкание и скулеж, нежели чем ту истерику, которой он заходился, выплевывая розовую жижу из своего рта несколько минут тому назад. Грейджой знал, что стопроцентно Рамси доставлял его этот "концерт", но не был в состоянии лишить своего придурошного "хозяина" этой радости жизни. И только когда морда бастарда оказалась совсем-совсем близко от зареванного лица Теона, пленник смог проглотить огромный скользкий ком в своем горле и только жалобно всхлипывал, содрогаясь при этом всем телом. Не в первый уже раз Кракену казалось, что болтонская крыса хочет его сожрать. Насыро, сдирая своими кривыми крупными зубищами кожу с плоти и плоть с белоснежных косточек, обгладывая последние и высасывая из них костный мозг. Вкусняшка так себе, но, думалось Теону, была подстать Рамси. Интересно, пробовал ли он на вкус людей? Грейджой был больше, чем уверен в этом.
Между тем, кровавый бастард продолжал пугать и удивлять своего пленного. Когда последний увидел его перекошенное хлебало, словно ему в штаны запустили десяток сколопендр и пару уховерток, Теон уже перетрясся, что очередная порция гнева и мучений обрушится на его бедную черноволосую головенку. Впрочем, не такими уж и черными будут скоро волосы жертвы - в них на висках и затылке уже проглядывались серебристые прожилки седины от такого нервного перетряха. Хорошо хоть, что не выпадали. Но на этот раз весь напор приняла не рожа и даже не туша Грейджоя. Рамси раздербанил об стену деревянный стул, а затем чуть ли не сплясал на останках бедного седалища. Кракен искренне пожалел, что он не стул и не может так быстро сломаться, чтобы не терпеть этот театр одного актера, исполненный абсурда и страданий.
Снова бастард подошел к висящему на кресте, вызвав у того очередной мышечный спазм и приступ страха. Когда тот замахнулся рукой, Грейджой зажмурился и заскулил, готовый к тому, что сейчас он получит, но Рамси только и сделал, что похлопал его по плечу. Освежеванному плечу. Теон отозвался протяжным стоном.
-Не знаю, какая из тебя будет гончая, но подружка из тебя что надо. Такие мне ещё не попадались! - глумился над ним Рамси, тыча воображаемым ножиком его моральное достоинство мужчины, и без того изрядно попранное тем, что творилось некоторое время назад. Глаза сами собой начали закатываться, но и это Сноу не дал сделать, впившись своими губами в израненные губы Теона. Тот только и смог, что вытаращиться на бастарда, будто тот был прокаженным или сифилитиком и теперь поцелованный Грейджой подохнет в корчах. А затем он заржал, и от этого смеха стало морально куда более хреново, чем физически. До кишок, до печенки, до самых мелких косточек, до единой клеточки организма этот дикий ржач пронимал.
-Не трогай его! - попросил пленник, когда в руке мучителя оказался его собственный член. Вернее, не попросил... Прохрипел что-то едва ли членораздельное, судорожно глотая слова и заикаясь. Он даже не сомневался, что у Рамси хватит мозгов оттяпать его "сосиску", которая, несомненно, была одним из самых важных органов на теле Грейджоя. Порой даже этот самый орган принимал решения вместо головы, что уж и говорить там. Страх насчет грядущей ампутации только усугубился, когда бастард устремил свой взгляд на нож.
-Неее, отец не обрадуется. Скажет: «Я просил привезти сыыына, а ты привёз мне дооочку. Нахера мне нада эта вобла железнорождённая?».
Теон мог вздохнуть (и вздохнул) с облегчением. Лорд Русе, за которого его недавно избили, сумел спасти его одним своим существованием. А ведь если бы Рамси просто так изловил несчастного... Грейджой не мог и не хотел даже представить, что тогда бы он учинил с ним, заведомо зная, что с ним за это никто ничего не сделает. А тем временем болтонский придурок махал, словно флажком, его хреном, зажатым в ладони, вызывая у Теона лишь гримасу непонимания и отвращения, а заодно и едва сдерживаемое желание плюнуть кровавой слюной прямо в эту самодовольную, нахальную, смеющуюся рожу.
-Тебе тоже надо расслабиться. Я поделюсь с тобой. Как твой друг, канешн. Я ж не захланный! - произнес Рамси.
-Нет, нет, не надо, нет, - бормотал Грейджой, у которого враз онемели и челюсти, и язык, и вообще все тело. Лучше уж быть избиваемым в чистом сознании, чем давать втирать себе в рану какую-то мерзопакость и плющиться наравне с этим наркоманом. Но этому наркоману, кажется, было вообще плевать на мнение своей зверушки. Не особо-то и удивительно.
Рану, которую нанес бастард, неприятно защипало, когда мучитель начал втирать в нее красную субстанцию, но перестало после того, как тот нажал на нее, едва ли не погружая внутрь свой палец, просто потому, что стало больно, но Теону удалось это стерпеть. Он успел удивиться, что это Рамси пробрало на какие-то нежности и подумать, как сделает он ему больно чуточку позже, но мысль прервалась в самом конце собственным же громким сумасшедшим смехом, который было невозможно сдержать в груди.

По израненному, искалеченному телу разливалось благословенное, ласковое тепло, кое-где переходя в настоящий жар - особенно там, где лордов бастард оставил свои кровавые метки в виде порезов, ссадин и, самого аппетитного, куска обнаженной плоти на плече. Наркотик старательно работал, выжимая из полумертвого Грейджоя последние силенки; возможно, он будет истощен этим настолько, что не сумеет после дышать, но кого сейчас это волновало? Жуткая картинка призрачного счастья, накрывшего Теона с головой, словно он в дощатую бадью окунулся при купании. Но это счастье вскоре сменилось удивлением, и удивлением приятным. Махнув головой, пленник увидел не иначе как свою любимую старшую сестренку.
-Аша? - с надеждой пролепетал Грейджой, глядя сквозь своего мучителя и созерцая то, что хотел видеть. "Аша" принялась себя разглядывать. Ох, женщины... Вечно думают о своем внешнем виде в самые неподходящие для оного моменты.
-Аша, сестренка... Помоги, - жалобно заскулил истощенный пленник, подавшись телом вперед, к бравой девушке, которая на поверку была как минимум мужиком.
-Что ты медлишь? Ты и так меня, как сука, кинула, и сейчас хочешь? Черти морские, Аша! - продолжал ныть Теон, с возмущением глядя на то, как "сестренка" уселась за стол и стала жрать кусок какой-то бяки.
-Ты решила стать леди-жницей вместо меня? Приехала меня угробить? Но я законный наследник, понимаешь? Я! Отец просто ошибается, та-а-ак ошиба-а-ается-я... - несчастный потихоньку уже начинал заговариваться, язык, касающийся осколков улыбки, становился ватным и безжизненным, а по подбородку начинали течь струйки окровавленных слюней.
-Это мое место... по праву рождения, а ты, ты...
-Канешн, я понимаю тебя. Но ты сам отказался ехать со мной. А сейчас я вернулась, чтобы забрать тебя домой. Как ты вляпался в это дерьмо, Теон? - разом заткнула пасть мелкому грейджойскому выродку его сестра.
-Я... я захватил Винтерфелл, как обещал отцу, а потом Вонючка... того меня... - пытаясь припомнить, что было некоторое количество времени тому назад, промямлил Теон. Вспомнить получалось из рук вон плохо. Ему даже показалось на парочку мгновений, что на самом-то деле он во сне видел то, как сжигает Винтерфелл и бежит оттуда, держа Рамси за руку, подобно крысе с тонущего корабля, а как здесь оказался и вовсе не помнит, словно он и был здесь всю жизнь. А теперь пришла Ашенька, которая выручит, которая спасет... Грейджой что-то лопотал ей, порой не понимая, что сам несет. Но сестричка должна понять, был уверен он. Отец не понимал и не принимал, братья измывались, но старшая сестра всегда помогала ему, даже сейчас приперлась в такую-то даль ради него.
-Я заберу тебя отсюда, братец.
-Спасибо... Спасибо, - заладил с новой силой заново Теон, которому очевидно осточертело пребывание в обществе байстрюка-наркомана, да еще и к кресту присобаченным. Никто долго так не продержится, а Грейджой экстремалом и терпимцем никогда не был, впрочем как и любителем боли.
И вот, последняя веревка, удерживающая трясущееся тело на деревянных перекладинах, была снята заботливыми руками, ознаменовав новое падение на сырой пол. Но Теон, видимо, один не хотел сейчас позориться, уцепившись слабеющими руками за куртку Рамси в "полете". Последний устоял на месте, но помог подняться пленному уродцу.
-Я же обязан по гроб жизни, спасибо, - произнес Грейджой, расползаясь в улыбке. Только вот он забыл, широко скалясь, в каком состоянии сейчас находились его зубы (вернее то жалкое месиво, оставшееся против них), являя Рамси довольно жуткую улыбку. Так не может улыбаться человек, которого пытают уже вторые сутки подряд, но наркотик давал нужный эффект. Повинуясь нахлынувшей нежности и любви, Теон обнял "сестричку" так крепко, насколько мог это сейчас, за ее широкую талию, прижимая к себе. Чувство безопасности развязало шаловливые лапки кракена, которые поползли вниз по спине бастарда.
-Помнишь, как ты меня обманула, когда я приехал в Пайк? Эсгред, Эсгред... Я бы взял тебя, коли мы не приехали бы так быстро в замок, даю голову на отсечение! - с этими словами пальцы Теона стиснули жесткую задницу Рамси, а тот отозвался диким ржачем. Никакой грации у "сестрички" не было. Вернее, была, да только сравнима с деревенско-мужицкой. Хотя, Аша всегда была такой, слишком грубой для обычной девахи. Теону это безумно нравилось. Так же, как и нравились тонкие губы Грейджой-старшей, в которые он впился требовательным поцелуем. Да и сестренка, кажется, сменила свое насмехательство над ним на милость, отвечая на это не менее увлеченно. О таком кракен мог только мечтать, только вот, к сожалению, мечты сбываются лишь после череды необычайной жести и страданий.
Теону показалось, что целовались они с Ашей бесконечно, но эта бесконечность закончилась тогда, когда в легких уже защипало от недостатка свежего воздуха. Голову его вскружило, а ноги не слушались, заплетались и всячески протестовали против того, чтобы их непутевый хозяин куда-то двигался.
-Я прикончила всех, кто был во дворе, но лучше поспешить, нас ждёт лодка, - проговорила "Аша", и у юного принца сладко заныло сердечко. Неужели она грохнула даже этого говнюка, который его измучил? Лишь бы он страдал перед смертью, да подольше, так ему, паршивой собачонке на привязи своего лорда-папаши.
Он безоговорочно верил бастарду и шел за ним, не ставя под сомнение то, что ведет он его к очередному спасению. Все вокруг плыло и дрожало, и без чьей-то помощи Грейджой был уверен, что потонет в воздухе, среди расплывающихся очертаний людей, домов, собак и куриц. У него даже не возникло вопроса, на кой черт сестренка открывает подвальную дверь. Только потом, когда голова, позвоночник и прочие части тела ощущали количество ступенек, по которым Теон кубарем скатился вниз, Грейджой понял, что что-то не так. Но было уже поздно - придавленный пустыми гнилыми ящиками, в которых, видимо, мертвые хозяева хранили урожай, кракен снова отключился, булькая кровью из носа и рта.

Теон уже было подумал, что подох, если бы не дикая боль, расползающаяся медленно, словно улитка, по всему его избитому и изрезанному телу. Мертвецы не чуют боли, да и дышать им не надо. А Грейджою все еще было надо, хоть и давалось это с трудом, а выдох получался хриплым, как у простуженного старика. И кости ломило ужасно. Связь с реальностью то и дело терялась. На секунды, когда он лежал, ткнувшись мордой в сырой пол, ему даже казалось, что на самом деле он закопан глубоко под землей, да и пахло соответсвующе.
Силы потихоньку возвращались к несчастному, тот даже сумел на исходе первого дня своего заточения нашарить в кромешной тьме лестницу и попытаться открыть дверь погреба, которая, впрочем, была крепко-накрепко закрыта. Пришлось вернуться обратно и терпеливо ждать, то и дело проваливаясь в сон и вздрагивая от каждого шороха, доносившегося из-за тяжелой двери.
Кажется, прошла бесконечность перед тем, как Теон услышал лязг засова на двери. Испуганно вытаращившись, тот забился поглубже в уголок, когда понял, КТО снова вернулся за ним. По всей затхлости погреба распространился запах алкоголя. Рамси был пьян, и Грейджой понял - это его шанс, хоть и призрачный. Пленник притих, боясь даже дышать, чтобы мучитель не нашел его раньше времени. Тот застыл как раз спиной к нему, и, подобно псу, на четвереньках, Теон подкрался к нему сзади и изо всех силенок, которые у него остались в весьма скудном количестве, дернул. Благо, Рамси был не просто пьян, а безнадежно - с трезвым и даже чуть принявшим на грудь человеком Грейджой так ни за что бы не справился. Но сейчас удача была на стороне кракена, правда, недолго. Ее хватило лишь на то, чтобы несильно дать своему обидчику по морде, после чего тот, весь в капусте, зарядил ему своей ручищей в ответ по многострадальному лицу и щедро угостил сильными, но, слава богам, неточными ударами, от которых ребра хоть и затрещали, но выдержали, а рот снова наполнился кровью. Надолго забыть кровавый вкус во рту не вышло. А потом его вытащили на свет, словно улитку из своей раковинки, оставляя совершенно беспомощным перед бастардом, да к тому же еще и ослепленным. За эти два дня глаза привыкли к темноте и резкую перемену освещения воспринимали крайне болезненно, даже заслезились. Фиолетовые от синяков щеки снова покрылись солеными дорожками слез, особенно после новых пинков. Вдобавок и ноги идти напрочь отказались, так что обратно в дом, где уже не было трупов хозяев, Теона тащили волоком, словно парализованного.
К кресту его Рамси не стал привязывать - это несколько удивило Грейджоя, но и не обрадовало. На него, как на последюю тупую псину, крепко держа, натянули ошейник, изнутри чуть сырой от крови и скользкий, и жутко мешавший дышать. Хуже стало тогда, когда бастард потянул его за длинную цепь. Хочешь-не хочешь, а идти (вернее, ползти) как животное, на четвереньках, пришлось, иначе бы Сноу вдавил бы ему кадык в шею. До чего было позорным творящееся действо, но у Теона не оставалось времени даже подумать об этом, только тупо поддаваться и задыхаться. А затем снова началось весьма доставляющее общение с Рамси, происходившее наедине, никак иначе. Словно тот не позволял кому-то разделить наслаждение от измывательств над своим несчастным глупым пленником, единолично впитывая все до капли.
Выслушивая то, что говорил Рамси, схватив его за подбородок, Теон чувствовал себя действительно собакой. Слова сливались в единый гул, в котором было очень сложно что-то разобрать. Он послушно открыл челюсть, когда хозяин стиснул ее, желая посмотреть рот.
-Ну да, ты ж так давно не пил, - услышал пленник и поднял влажные глаза на Болтона. Черт возьми, тот был прав. За кружку воды, да что за кружку - даже за ту воду, что могли набрать его ладошки, сложенные лодочкой, он отдал бы все, что имел. Другое дело в том, что не осталось ничего, кроме нескольких зубов. За зубы никто не нальет студеной водицы. А бастард знал, на что давить, и делал это искусно, хлебая прямо перед носом своей зверушки эль, холодный и очень вкусный, а над пухлыми губами его оставалась густая пена. Теон едва ли не скулил, наблюдая за этим и изнывая от жажды.
-Извини, но пьют тока хорошие собачки, - и с этими словами на жалкую голову Грейджоя полился добротный эль. Он попытался слизать стекающие на лицо капли, но Рамси не дал это сделать, едва ли не переломав острым каблуком всадничьего сапога ему пальцы. Те опухли и перестали слушаться, а Теон завизжал, словно укушенная за нос сука, ложась на поврежденную конечность. Так боль было чуть легче снести. Но, не успела она стихнуть, как Рамси снова напомнил о себе, помахав флакончиком, в котором стыла одна из причин крайне дерьмового состояния пленника и, одновременно - спасение от него. В прошлый раз бастард угостил свое забитое животное этим зельем, но сейчас Грейджой, хоть и замер, как в предвкушении, догадывался, что такой щедрости не будет. Зато закатил рукав, обнажая руку, на которой словно угольком что-то прочертили. И лишь присмотревшись Теон понял, что это та самая рана, куда он втирал эту дрянь, и сейчас рядом с ней оказалась такая же, только красная, свежая. Стало жутко, а еще жутче, когда из угла послышался слабый стон, от которого Грейджоя аж передернуло. Он уставился туда, в темноте еле разглядев очертания лежащей там, в луже крови и еще чего-то, девочки, маленькой, но уже почти мертвой. Сноу не жалел никого, ни при каких условиях. Даже ребенка, которому, по всей видимости, осталось жить совсем немного. Рамси это не волновало, он рассказывал пленнику про то, что творил тот, когда в его крови оказался наркотик. Теон еле вспомнил. Аша, поцелуй, упругая попка под пальцами... Наркотическая галлюцинация, из-за которой он обсосал и облапал не свою сестрицу, а этого наглого бастарда. Только вот стыдно Грейджою не было, ощущал он лишь страх, боль и мучения от каких-либо лишений, а места для стыда не оставалось.
-Помнишь, я говорил, что у меня был слуга Хеке? Неплохой парень, тока смердел как свинья обделанная. Поэтому все звали его Вонючка, - продолжал балаболить Рамси в скривившуюся в горестной мине мордашку несчастного. Вонючка... Вонючкой представился бастард, когда они были еще в Винтерфелле, Вонючка же умер под его личиной. Жалко только, что не наоборот. Безумный, пустой смех Сноу заставил Теона сжаться на полу, а из глаз его потекли слезы, на которые Грейджой уже не обращал никакого внимания.

Теон плакал... И плакал... И плакал. Его, наверное, ничто не могло утешить в эту минуту, слишком горестно было от всего, что сейчас он испытывал. Боль, страх, чувство голода и еще раз страх дурманили сознание, вызывая панику и новую волну бессмысленных тупых рыданий на потеху бастарда.
— Не плачь, мой хороший, -- говорил, как с умственно отсталым или с ребенком Рамси, но Грейджой продолжал плакать навзрыд, окончательно задолбанный и до жути, до боли несчастный. Он вытирал ему горькие слезы с лица, на котором живого места не осталось, а Теон скулил от боли, так как бастард делал это очень грубо и больно, словно нарочито давил на синяки потемнее, ссадины и шишки. Грейджой уже сам стал утираться от слез, понемногу успокаиваясь, и поднял голову.
— Пей, Вонючка, надо тебя помянуть как следует, раз уж не закопали как человека, -- услышал нечто странное Теон, с испугом вытаращившись на своего лорда. Тот тянул ему кружку, до краев наполненную ароматным хмельным элем... питье и пища в одном флаконе, в одной кружке, одной емкости! Да только вот пальцы не слушались, то ли сломанные, то ли еще какие. Бастард постарался на славу, лишив своего питомца возможности шевелить ими несколькими ударами.
Богам должна возноситься сейчас слава: Рамси понял, что жертва его не в состоянии пить, и поэтому помог осуществить ей этот нехитрый процесс сообразно со своими умениями и возможностями. То есть грубо, проливая на самого же себя эль и марая одежду, пол и Грейджоя. Кое-как закончив, Рамси выбросил кружку, какими-то чудными силами попавшую Теону по голове, отчего тот взвыл, подобно собачонке, которой хозяин по неосторожности прищемил куций хвост.
-- Спасибо... Спа... - шептал Теон, внезапно оборвавшись на полуслове. Увиденное дальше он совсем не мог понять. Бастард схватил нож (отчего пленник содрогнулся всем своим телом), но на этот раз лезвие не его настигло. Рамси стал наносить порезы на своей руке, и Грейджою показалось, что сейчас он тут себя убьет, обезумевший. На мгновение он даже подался вперед, чтобы, в случае чего, остановить сумасшедшего, но тут же отпрянул назад. Какой прок был спасать его? Никакого.
Но лучше было бы для Теона, чтобы он порезал себе руку до тех пор, что кровотечение не остановил бы даже опытный мейстер и жизнь утекла вместе с алой жидкостью, ведь Сноу снова пошел в атаку. С хрипом Грейджой проехался щекой по ножке стола, чувствуя, как ее начинает дико жечь от заноз, крупных и маленьких, но неизменно приносящих боль. А затем нож обжог болью лоб, кончиком лезвия что-то высекая на коже. Рехнувшемуся от боли, ошалелому, Теону казалось, что нож скребется об его лобную косточку, оставляя на ней маленькие следы.
-- Да... Да, да, да!!! -- в ответ на вопрос завизжал Грейджой, пятясь спиной вперед за стол.
-- Хорошо придумали! Хо-ро-шо-о-о!.. - продолжал вопить юноша, умываясь своей же кровью.